Архитектурное значение храмов Свияжского Свято-Успенского мужского монастыря
Игумен Кирилл (Коровин)— кандидат исторических наук, настоятель Московского Храма Живоначальной Троицы, что в Листах. В течение нескольких лет служил настоятелем Свияжского мужского монастыря и многие годы собирал, исследовал исторические и современные свидетельства, архивные документы о роли этого заповедного места в истории.Автор книги «Чудо-остров: Сказание о Свияжске» (издательство «Московский Парнас»-2010 год).
Текст статьи опубликован в журнале «Православный собеседник», выпуск № 2(10) за 2005 год, посвященный 150-летию журнала.
Если для историков, изучающих монастырское землевладение России и хозяйственную деятельность русских обителей, Свияжский Успенский монастырь в первую очередь — один из двух десятков
вотчинников-гигантов в масштабах целой страны, то для искусствоведов он — уникальное для Среднего Поволжья сосредоточение памятников архитектуры и живописи общероссийского значения. И в том, и в другом качестве он как бы выходит за местные рамки и является достоянием русской истории и культуры в целом. Из примерно тысячи православных обителей России (а именно столько насчитывалось их к моменту революции) лишь несколько десятков сохранили более или менее ценные для историков древние ансамбли, сформировавшиеся в допетровскую эпоху. Еще меньше тех, облик которых сформировался до XVI века включительно, а не в знаменитом своим кирпичным «узорочным» строительством XVII столетии. Например, подавляющее большинство древних монастырей и храмов «Золотого кольца России» — постройки не старше XVII века. Это почти все знаменитые архитектурные памятники Ярославля, Костромы, Ростова, Углича и даже Суздаля, где, правда, наравне с ними сохранились и гораздо более древние. Даже великая
Киево-Печерская лавра (с XI века «Матерь обителей русских»), и та в нынешнем своем облике сформировалась в основном в
XVII—XVIII вв. И, наконец, еще меньше тех монастырей, которые не только сохранили древние ансамбли без больших «разбавлений» до начала XX в., но и пережили революцию, донесли свои великолепные архитектурные ансамбли до наших дней. В основном, что интересно, это обители не столько центра, сколько русского Севера (
Новгородско-Псковской земли и Беломорья), которыми мы можем полюбоваться сейчас. И только
один-единственный такой монастырь сохранился во всем Среднем и Нижнем Поволжье — Свияжский Успенский; ансамбль его словно занесен за сотни километров рукою Божией из той же
Псковско-Новгородской земли. Поистине, это уникальный пример для огромного региона и один из нескольких примеров по всей России.
Свияжскому Успенскому монастырю в этом отношении очень повезло. Он не только был основан в XVI веке, но и в целом (лишь с незначительными изменениями) сохранил облик XVI века, то есть по архитектуре оказался на век старше великих монастырей Верхней Волги, откуда православие было сюда принесено. Памятники довольно мало представленного в русском зодчестве XVI века гораздо ценнее для современных искусствоведов, чем памятники очень широко представленного XVII века.
Такое совпадение времени основания монастыря со временем формирования ансамбля — довольно редкое явление, и это свидетельствует о могучем расцвете обители с самого начала ее истории, с эпохи свт. Германа.
Свияжский Успенский монастырь с ансамблем XVI века можно отнести к списку таких монастырей, как Соловецкий,
Кирилло-Белозерский, Ферапонтов Белозерский,
Иосифо-Волоколамский,
Спасо-Евфимиев Суздальский и некоторые другие, чьи ансамбли также сформированы в основном в XVI веке. На наш взгляд, более всего по размерам, по характеру построек и по ценности для искусствоведов он похож на Ферапонтов Белозерский. Главное сходство: и там, и здесь из всего ансамбля искусствоведов больше всего привлекает одно сооружение — главный собор (во имя Рождества Богородицы — там, Успения Богородицы — здесь), а в самом соборе больше всего — фрески XVI века. Только фрески в Ферапонтовом монастыре представляют начало этого загадочного века, а в Свияжском — середину. В Ферапонтовой обители росписью руководил знаменитый Дионисий, в Свияжском же монастыре изографы остались неизвестными, что нисколько не умаляет ценности их творения.
Вообще говоря, XVI век и в зодчестве, и в церковной живописи является противоречивым и, как ни странно, довольно плохо изученным периодом, «архитектурная символика XVI века до сих пор убедительно не раскрыта, и гуманистическое содержание архитектуры XVI в. остается для нас достаточно загадочным».
Проникнуть в эту «загадку» и хоть отчасти восполнить своеобразный пробел поможет более тщательное изучение таких
архитектурно-живописных памятников, как соборы Ферапонтова и Свияжского монастырей с их фресками. Последние даже московскими исследователями (как, например,
М. В. Фехнером) признаны уникальными и беспримерными: «Трудно переоценить историческое значение свияжских фресок: ведь это произведение русских изографов — единственный почти целиком уцелевший до наших дней полный цикл стенной росписи середины XVI века». Добавим — единственный на всю Россию.
Успенский собор
1555—1561 гг. постройки, даже без учета его живописи представляет собой огромную ценность. Образно говоря, вся история монастыря (да и города Свияжска) вращалась и вращается вокруг него, как вокруг некой священной оси.
Уникален сам факт построения каменного собора сразу же в момент основания монастыря! Обычно даже самые знаменитые и богатые монастыри России первые десятилетия своей истории стояли деревянные. Даже великая
Троице-Сергиева лавра, основанная примерно на рубеже
30-40-х гг. XIV века, получила первый каменный собор (как храм над мощами св. Сергия) лишь в 1422 г. — почти через век после основания и через 30 лет после земной кончины святого основателя. Здесь же, в Свияжске, оба главных каменных храма были построены еще в период земной жизни свт. Германа. Он не только построил Успенский собор (в котором позже оказались его мощи), но и, несомненно, последние три года настоятельства (
1561—1564 гг.) сам служил в нем Божественную Литургию. Он не только построил Никольский храм, но и сам жил в крохотной аскетичной келье при нем. Своеобразная «летопись архитектуры» монастыря дополняет его уникальную историческую летопись.
Каменный цветок среди деревянного града — вот чем стал Успенский собор для Свияжска. Еще не закончились волнения местного татарского, мордовского, чувашского, марийского населения, но каменное строительство, как каменная скрижаль, лучше всяких слов свидетельствовало всем: православие пришло сюда не просто «всерьез и надолго», а раз и навсегда. Такие внушительные соборы столичных пропорций ставят всегда лишь как знамение победы и как знак уверенности в будущем (с упованием на волю Божию, конечно). И идейный смысл постройки этого собора (помимо чисто культового) был, думается, ясен и очевиден всем православным и неправославным далеко в округе. Раньше в народном языке большой белокаменный собор иногда именовали «царь». Так вот, «царь» пришел в Среднее Поволжье, в самое сердце бывшего Казанского ханства! И Царица Небесная пришла — через Свой светлый праздник Успения в Своей Богородичной обители.
Когда то, за пять веков до этого, на Руси (только еще не над Волгой, а над Днепром) появился первый Успенский храм — «Великая церковь»
Киево-Печерского монастыря (будущей лавры). Тогда это тоже имело огромное символическое значение. Традиция была продолжена Андреем Боголюбским, соорудившим Успенский собор в новом стольном граде Владимире (XII век), потом московскими князьями в их новом стольном граде, в Кремле (в дошедшем до нас виде Успенский собор Москвы — памятник «собирателя земель» Ивана III, конца XV века). Можно сказать, что Иван IV Грозный, благословением Святителей Казанских и руками псковских мастеров, продолжил эту традицию в завоеванном им огромном крае, христианизации которого придавалось не меньшее историческое значение, чем крещению Руси св. Владимиром. Особую символику в выборе «державного» (ведущего происхождение от Киева, а значит, и от Византии) названия подчеркивает тот факт, что освятили собор 12 сентября 1561 г. по старому стилю, то есть не в день Успения. Если бы его освящали (как это было принято обычно) в честь праздника, ближайшего к завершению постройки, то он был бы посвящен или Рождеству Богородицы (8/21 сентября), или Воздвижению Животворящего Креста (14/27 сентября). Но нет — в выборе названия выявилась в данном случае совсем другая закономерность, и собор сознательно сделали звеном священного «мостика»:
Киево-Печерская лавра — стольный Владимир — стольная Москва — Свияжск как центр покоренного «Царства Казанского». Такова огромная историческая роль постройки Успенского монастырского собора.
Собственно же архитектурная его роль также уникальна. Строился он в формах
псковско-новгородского стиля и псковскими мастерами во главе с Постником Яковлевым и Иваном Ширяем, которых считают также авторами проектов Благовещенского собора Казани и Покровского собора Москвы. Это самый южный на Руси памятник классического
псковско-новгородского стиля! И практически самый поздний по времени (наряду с Благовещенским собором Казани). Форма и структура его сохранившихся ниш поразительно напоминают церковь Спаса на Ильине (1374 г.) — один из величайших храмов Новгорода, отнесенный к памятникам архитектуры мирового значения. Его от нашего собора отделяют не только около 1000 км расстояния, но и почти два века по времени постройки. А гораздо более близкие к нам по времени и расстоянию остатки церкви Спаса Нерукотворного (тоже XVI век) при Спасской башне Казанского кремля до сих пор еще хранят на своих стенах подобные ниши.
Когда-то каждый из четырех фасадов свияжской и новгородской церквей был наверху треугольным. Кровля сходилась почти под прямым углом к вершине центральной ниши. Более низкие боковые ниши волнисто обозначали крутые скаты кровли над ними. Барабан со своими узорами тоже почти полностью повторял аналогичный барабан Спаса на Ильине. Таким образом, можно было сказать, что почти два века на свияжской Круглой горе стояла буквально копия храма Спаса на Ильине, причем копия слегка увеличенная.
Так продолжалось до XVIII века, когда под влиянием модного тогда течения «украинского барокко» наш собор существенно «вырос» в высоту, «прорвав» былую кровлю острыми кокошниками, а барабан возвысив за счет нового кувшинообразного купола. А старые ниши на стенах, теперь уже ничего не обозначающие, кроме былой утерянной структуры, остались. Постройка купола в XVIII веке отчасти изменила форму и видимые пропорции собора: сделала его более высоким, более вытянутым в небо, более
пирамидально-ступенчатым. Вместе же с чуть похожим по форме навершием колокольни «
украинско-барочный кувшин» создал неповторимый и запоминающийся облик монастыря, стал в
какой-то степени его визитной карточкой, так что и представить себе сейчас монастырь
по-другому практически невозможно. Купола колокольни и собора видны всем подходящим и подплывающим издалека, даже когда еще не видно самого монастыря. Их кресты — это святые маяки для паломников, обозначающие дорогу.
12 кокошников уже не украинского, а «русского узорочного стиля» вместо традиционных округлых закомар — одно из главных внешних украшений собора.
Из-за них его верхняя часть кажется кружевной и легкой. По структуре стен, несмотря на побелку, ясно видно, что кокошники были сложены из кирпичей и гораздо позднее основного объема. Действительно, их надстроили лишь в XVIII веке. Они — памятник того периода, когда монастырь был наиболее богатым и мог позволить себе значительно перестраивать, а вернее, надстраивать собор. Внутри собор по высоте не вырос, но внешние стены его словно подняло кирпичным приливом и вздыбило волнами кокошников. Все кокошники, имевшие специальные ниши для икон, до революции стояли искусно расписанные. Как будто фрески изнутри местами выглянули наружу. Так разноцветно раньше выглядели многие «белокаменные» соборы России, белыми они стали лишь после советской реставрации. В нишах, окаймленных по бокам изящными полуколоннами, изображались Господь и святые: Спаситель, Божия Матерь и Иоанн Предтеча на западе, над главным входом; Апостолы Петр и Павел и Илия Пророк на востоке, над алтарем; свт. Герман, свт. Митрофан Воронежский и свт. Николай на севере; еще по одному изображению св. Николая и св. Митрофана, а также прославленного лишь в 1861 г. св. Тихона Задонского — на юге. Таким образом эта, известная нам по книге протоиерея А.Яблокова роспись была произведена лишь во II половине XIX века. Но несомненно, что и прежде, с самого своего построения в XVIII веке кокошники были расписаны, ибо подобные ниши в церковном зодчестве всегда выполняли функциональную роль носителей икон и никогда не сооружались просто так. 4 из 12 кокошников украшены крошечными куполками — по центру каждого фасада, — что оказалось очень удачным архитектурным приемом. Огромный купол самого собора и едва заметные декоративные куполки гармонируют друг с другом. Остальные кокошники уже в XX веке были увенчаны восьмиконечными
крестами-звездочками: обычный вертикальный крест, пересеченный диагоналями в виде Андреевского креста и увенчанный по верху еще одним, совсем маленьким, крестиком. Эта совершенно необычная, нигде не встречающаяся форма вызывает вопросы у современных туристов и паломников, мало кто не обращает на них внимания! Однако если мы посмотрим на дореволюционные фотографии Успенского храма, то ничего подобного на них не увидим. Кокошники ничем не венчались, кроме четырех куполков. Так разные загадки и тайны собора относятся к разным векам его существования.
Особенно красив собор со стороны алтаря. Это традиционно для большинства древних храмов. Его трем великолепным полукруглым апсидам, центральная из которых самая большая, мог бы позавидовать любой древнейший храм Новгорода или Пскова. Сочетание мощно выгнутых каменных полукругов, типично
псковско-новгородской резьбы по их верху (поясков из мелких объемных треугольников) с
празднично-легкими наличниками явно в стиле рубежа
XVII—XVIII вв. создает не эклектику, а удивительную гармонию строгости и нарядности (тяжести древних стен и легкости более молодых, но прекрасно вписанных украшений).
Из-за них сам храм кажется более кружевным и воздушным. Огромную роль при взгляде снизу играют крылато нависающие (черные на белом) ярусы карнизов: I ярус над апсидами, II ярус над основным объемом и его кокошниками и III ярус выступающей кровли между барабаном и мощным куполом, по толщине превосходящим барабан.
Из-за всего этого древний храм со стороны алтаря кажется
ступенчато-пирамидальным и даже как бы летящим. Наличие четвертой апсиды более молодого южного придела также не нарушает гармонию, а создавшаяся от этого легкая асимметрия кажется даже нужной для наблюдателя.
Нарядный и таинственный вид придает собору и открытая
галерея-гульбище с южной и северной сторон. В древний допетровский период русского зодчества традиция обносить храмы галереями была очень распространена. Как правило, галерея всегда базировалась на том же
фундаменте-подклете, на который опирался сам собор. Просто подклет (подвал) бывал шире основного храма. Если этот первый цокольный этаж храма бывал высок, то и галерея оказывалась на достаточно большой высоте (обычно несколько метров), становясь хорошим местом обзора. Для Свияжского Успенского собора это не так. Его подклет огромен, но большей частью скрыт под землей. Соответственно, северная и южная галереи возвышаются лишь на несколько ступенек над поверхностью земли. Это больше символическое возвышение (как, например, солея внутри храма), чем реальное. Нет в нашем храме и соединенности северной и южной галерей между собой. Огромное главное крыльцо 1857 года и вообще изменение западного фасада в
XVIII—XIX вв. разорвали дугу галереи. В плане она уже не буква «П», как у большинства других подобных храмов, а две параллельные линии по сторонам собора. Белые столпы, в виде огромных катушек, стоят по бокам лестниц, ведущих на галереи. Да и сам парапет галереи украшен с наружной стороны множеством
полуколонн-катушек. Незамысловатая каменная резьба производит впечатление
чего-то очень ажурного и прекрасного. Поистине это дорогое окаймление собора, как большой жемчужины.
В оправдание всех этих изменений (надстройки нового купола и кокошников, пристройки трапезной и
галерей-гульбищ) можно сказать: храмов
псковско-новгородского стиля в России многие десятки, а храм, сочетающий в себе этот стиль с украинским барокко и «русским узорочьем» рубежа
XVII—XVIII вв. поистине уникален этой гармонией веков и стилей. Думаем, не ошибемся, если скажем, что все лучшее в зодчестве России
XVI–XVIII веков своеобразными слоями и напластованиями стихийно соединилось в облике этого необычайного собора — памятника свт. Герману.
Другой памятник XVI века — Никольская трапезная церковь 1556 года и
43-метровая колокольня второй половины XVI в. над ней. В России сохранившиеся высотные колокольни XVI века — крайняя редкость. Тогда господствовали звонницы другого типа и формы — плоские, как стена, параллелепипеды (см. храмы Новгорода и Пскова). Едва ли не единственный широко известный высотный пример — колокольня «Иван Великий» в Москве, да и та была достроена до большой высоты (82 м) лишь в начале следующего, XVII в. В XVI в. она по высоте еще не превосходила свияжскую.
Равные же свияжской по высоте колокольни были и в нашем крае, даже совсем поблизости, но ни одна из них не сохранилась до нашего времени. Это колокольни Казанского Благовещенского собора, Казанского Богородицкого монастыря, Свияжского
Рождество-Богородицкого собора.
Никольская церковь XVI века при колокольне занимает такое же положение, как современная ей (тоже XVI века) церковь Спаса Нерукотворного при Спасской башне Казанского кремля. Оба храма — в
псковско-новгородском стиле (и, возможно, построены одними и теми же мастерами), у обоих единственный купол над невысокой кровлей не сохранился, и теперь только специалисты определяют, что это церковь. Оба храма как бы «спрятались» за чуть позже построенными колокольными башнями. Даже высота их почти одинакова: 47 м — у Спасской башни Казани, 43 м — у свияжской колокольни. Храмы очень тесно прильнули к ним, даже встроились в них, во внутреннюю структуру их нижних ярусов. Только под свияжской звонницей нет проходной арки. На этот аналог вышеназванных свияжской и казанской церквей прежде, насколько известно, не обращалось внимания в
историко-искусствоведческой и краеведческой литературе. Вообще многие архитектурные секреты Свияжского Успенского монастыря несколько приоткрываются, когда изучаешь их с оглядкой на зодчество Казанского кремля — трудно найти другой пример двух столь грандиозных по тем временам архитектурных ансамблей, которые строились бы одновременно, в одни и те же годы, всего в
каких-нибудь 30 км друг от друга и, видимо, с некоторыми общими «загадками» зодчества. Пары: Благовещенский и Успенский соборы, Спасская
церковь-башня и Никольская
церковь-колокольня и даже крошечная келья свт. Гурия под Благовещенским собором Казани и крошечная келья свт. Германа под колокольней Свияжска (поразительно похожие места аскетических подвигов двух подвижников и двух друзей).
Необычно внешнее устройство Никольской церкви при колокольне. В
какой-то степени перед нами — «свияжская Грановитая палата». Все здесь напоминает интерьер самого знаменитого зала Московского Кремля. Сейчас каменные своды здешней трапезной церкви скрыты деревянным тесовым потолком. Виден лишь огромный центральный столп. Но своды, опираясь на столп и выгибаясь по типу московской Грановитой палаты, на самом деле вздымаются гораздо выше современной
перегородки-потолка. Помещения такого типа были частично распространены в России — и в церковном, и в гражданском зодчестве. Удачное и простое конструктивное решение, при котором помещение со столпом в центре становится гораздо больше по площади, чем помещение с бесстолпными сводами. Именно поэтому Грановитая палата и считалась до петровской эпохи самым большим гражданским помещением в России. Не могла подобной величиной похвастаться Сергиевская трапезная церковь соседнего Троицкого монастыря Свияжска (с 1775 г. —
Иоанно-Предтеченского), но и ее конструктивное решение было абсолютно таким же.
Под многими русскими колокольнями были церкви, но по происхождению «вторичные» (сначала строилась колокольня, потом в одном из ее нижних ярусов открывался маленький храм). Над многими церквами возводились, наоборот, колокольни «вторичные» (обычно над западной частью — над притвором храма).
Что «вторично» или «первично» здесь? Никольская церковь по времени возведена раньше. Но столп звонницы вознесся совсем не над ее западным притвором, а наоборот, — над восточной частью, или еще вернее — практически над всей церковью, почти поглотив ее, ибо ее стало почти и не видно под громадной,
43-метровой белой «матрешкой» (так иногда называют свияжскую звонницу). И здесь опять перед нами уникальный в масштабах России пример — уникальный по своей нестандартности. Сооружение, изначально служившее одним целям (теплый, трапезный храм), сливается в единый неразрывный комплекс с сооружением совсем другого назначения (высотной звонницей). И при этом их
по-прежнему не два, а одно! Кажется, что колокольня возведена не при Никольской церкви, а при Успенском соборе, хотя и не соединена с ним. Здесь опять в который раз вспоминается пример колокольни «Иван Великий» в Москве, которую часто называли Успенской звонницей, хотя с великим Успенским собором Московского Кремля она напрямую тоже не соединялась. В
какой-то степени и свияжскую колокольню можно назвать Успенской звонницей. Сейчас она вдвое ниже «Ивана Великого» (соответственно 43 и 82 м), но в XVI веке, до надстройки последней при Борисе Годунове, была примерно одной с ней высоты. Строгость внешнего оформления была характерна для нее почти так же, как и для московской. Очень мало узоров, почти никакого декора! Это в последующем XVII веке колокольни, скажем, Ярославля будут «соревноваться» со своими храмами в пышности «кирпичного узорочья», полуколонн, балюстрад, кокошников… Барокко XVIII века подарит России уникальные по высоте и по богатству декора колокольни (
в т. ч. в
Киево-Печерской и
Троице-Сергиевой лаврах). Свияжская же белокаменная свеча XVI века лишь на самом верху, под барабаном, имела внешние украшения — кокошники, похожие на натеки воска. Но они совсем не такие пышные, как у соседнего Успенского собора. Они совершенно другой, нисколько не заостренной, а закругленной формы, и если форма «соборных» кокошников выдает в них надстройку XVIII века, то кокошники «колокольные», по всему видно, современны самой колокольне,
т. е. концу XVI века.
Три яруса округлых кокошников в виде рыбьей чешуи — своеобразная «визитная карточка» XVI века (до тех пор, пока в XVII веке в русском зодчестве эти ярусы не были окончательно вытеснены шатрами). Сразу вспоминаются роскошные трехрядные слои кокошников Покровского собора в Москве, кстати, ровесника Свияжского Успенского монастыря. Но там, в Москве, перед нами «куст» из девяти церквей, а не звонница. У колоколен подобные ярусы кокошников тоже встречались в русском зодчестве XVI века, хотя среди них не было столь знаменитых сооружений, как Покровский собор. Ведь вообще знаменитых колоколен на Руси, собственно, еще не было, кроме «Ивана Великого» в Московском Кремле. Но и у того мы видим лишь два яруса кокошников (причем в ярусе, надстроенном в начале XVII века), совершенно другой, заостренной формы, не такой, как в Свияжске.
Внутри колокольня представляла и представляет собой сложный комплекс — «стручок» помещений на разных уровнях. Третий уровень, согласно описи 1613 г.,
когда-то вмещал в себя церковь. Своды его — типично храмовые, вытянутые вверх и слегка закругленные. Даже сейчас, когда не осталось никаких следов престола или украшений, все равно наблюдателя не покидает ощущение, что это бывший храм. Ниша в форме равноконечного креста прорезает его купольные своды. По описи 1613 г. он значится как неосвященный, но в XVIII веке уже известен под названием храма Иоанна Богослова. В нем имелся «гладкий» (
т. е. не резной) иконостас и двери, — все это писано красками, — а также иконы «Отечества» и Успения Пресвятой Богородицы. Необычно размещение двух алтарных окон — не симметрично, а одно выше другого по диагонали. Для чего предназначался такой крошечный храм, трудно сказать.
Итак, внутри колокольня пятиярусная, четыре нижних помещения квадратные, восьмерик же пятого яруса представляет собой огромную беседку, несущую основные колокола. В принципе, все верхнее пространство над ней до самого куполка было пустое, как единый музыкальный «духовой инструмент» (такова техника построения большинства русских колоколен) и лишь сейчас имеет временные дощатые перегородки, да и те неглухие. Верхние маленькие окошечки в русском колокольном зодчестве традиционно именуются «слухами» и обеспечивают большую чистоту и раскат звука. Упомянуты в описи 1614 г. «часы большие боевые с перечасьем». Очевидно, верхний ярус служил и курантами.
Достаточно традиционно для русского зодчества то, что ярус основного звона находится примерно на уровне купола стоящего рядом собора, хотя вся колокольня выше его раза в полтора. Это тоже стихийно выработавшийся веками принцип гармонии каменного ансамбля. Собор, как правило, шире и мощнее; колокольня, как правило, уже и немного повыше. В Свияжском Успенском монастыре мы наблюдаем принцип не только внешней гармонии, но и почти одновременности постройки, что еще раз указывает на уникальную стремительность и единовременность формирования его ансамбля. Колокольня является частью неразрывного целого с собором, хотя напрямую и не связана с ним стенами или промежуточными помещениями. Это неразрывное единство собора и колокольни является главным памятником замечательного расцвета Успенского монастыря в XVI веке.
В настоящее время на древней звоннице восемь колоколов современного литья, три из них средние, остальные малые. Но за счет высоты колокольни и хорошей акустики звон разносится довольно мощно и покрывает не только весь остров, но и окрестности.
К рубежу
XVII–XVIII веков, с постройкой всех храмов и сооружений обители, практически завершилось формирование свияжского монастырского ансамбля. Он приобрел почти окончательный вид. Это время было периодом наивысшего экономического расцвета Свияжского Успенского монастыря.
